что нужно же что-либо кушать, мы ведь не собаки, брошенные на произвол судьбы, чтобы помереть с голоду, — тогда г. Федосеев приказывал принести два мешка сухарей, от которых пыль идет, когда их несут, и весьма скверный запах».

Еще о своей жизни: «Доктор все болезни лечит касторкой. Протестующих сажает больными в карцер».

Немало говорится об отношении офицеров к нижним чинам: «Механик подпоручик Александров во время своего дежурства на вахте изнурял команду совсем бесполезной работой».

И чем сиятельней погоны, тем хуже: «Старший офицер капитан 2-го ранга г. Бутаков… первого встречного призывал к себе и бросал ему непонятные слова: „Кого ты должен защищать во время усмирения, если начальник находится вблизи тебя, а его окружают бунтовщики?“ …Если же он отвечает с запинанием, тогда г. Бутаков прибегает к мордобитию… Тащит нижнего чина в свою каюту, чтобы его поступки не вышли наружу, и там делает что ему угодно. Натешившись над ним вдоволь, делает ему строгий наказ: если ты скажешь слово, я тебя загоню туда, куда Макар телят не гонял».

Рубрика дополнений

Л. Н. Толстой знал о подобных ужасных условиях военной службы русских моряков. Д. Маковицкий в одной из своих записей за 1905 год сообщает о писателе: «…прочел вслух в „Русских ведомостях“ последние события. В Кронштадте из 22 тысяч матросов взбунтовалось 14 тысяч из-за червей в солонине. Отказались повиноваться начальству, устроили разгром и бросились на офицерское собрание. Офицеры ушли черным ходом… Прибыла пропасть войск с пулеметами. …Сообщения об аграрных бунтах…

— Кронштадтское дело ужасное. Это никогда еще подобного не было, — сказал Л. Н.».

Хочется еще раз отметить, что обращение авроровцев в «Пролетарий» совсем не только в одних лишь жалобах и в описаниях страданий. В нем и такие строчки: «Мы не можем перенести того издевательства…» Или: «И растут тут мысли ненависти к своему начальству».

Как не понять, что это выплескивается уже на самой грани взрыва протест (невольно вспоминается еще одна старая матросская поговорка: «Горе что море, и берегов не видно»). И взрыв грянул. Необычным по форме оказалось несогласие моряков с несправедливостью и беззаконием, царящими на флоте. Они решаются на политическую эмиграцию. «Аврора» находилась, о чем сказано в письме, в походе по чужеземным морям. Видно, что случилась стоянка в каком-то зарубежном порту. И ею успешно воспользовались…

Мужественные люди. Ясно и без пространных предположений, каково выпало им. Нетрудно догадаться, как складывалось начало новой жизни. Без средств к существованию, без крыши над головой и без работы, по крайней мере в первое время, без поддержки, без знакомств. Были, думаю, и полицейские придирки к беглецам без паспортов, и слежка, и еще обоснованная тревога, что могут разыскать, схватить, судить…

Все, бесспорно, испытали полной мерой. Но пишут: «И может быть, нас здесь встретит голодная смерть, то лучше мы ее перенесем, чем нам гибнуть от кровожадных опричников».

Полны сердца обоснованных обид. Только не вылиты обиды на самое святое для русского человека понятие — Родина. Родина не забыта. Это очень важно, чтобы понять, как мудро осознавали моряки свою гражданственную ответственность. Они явно догадывались, как можно при злонамеренном желании истолковать их поступок только так — мол, дезертирство, предательство, измена. Потому пишут: «Просим прощения перед своей родиной!» А дальше свою мысль выражают еще более ясно: «Долг службы перед своей дорогой родиной мы с человеческим достоинством выполним…»

Долг перед родиной… Каким же видят его авроровцы? Прямо это высказано: борьба! «Может быть, придется возвратиться на родину, но только для мщения за все прошлые истязания».

Они не подавлены разгромом революции. Есть такие понятия — исторический оптимизм и классовое чутье. Все это, как думаю, сполна проявляется в письме: «Больное место уже назревает, в скором времени прорвется… Шлем братский привет дорогой родине». Понятно, надеюсь, о чем с такой уверенной надеждой и решительностью пишут они, адресуясь в большевистский «Пролетарий».

Интересный и важный для истории «Авроры» документ сохранил «Пролетарий». Он самым значимым образом обогащает послужной список и без того, казалось бы, прославленного судна.

А неясности остаются. Так и напрашиваются один за другим вопросы. Кто, например, авторы письма? Оно, заметим, опубликовано без единой подписи (наверняка правила революционной конспирации сработали). Где и когда произошел побег? И другое было бы нужно знать — как дальше сложились судьбы смельчаков?

Как быть? Есть строго обозначенная тема — крейсер в зеркале газетных сообщений. Но не будут ли чрезмерными одно за другим отступления? Хочется убедить читателя, что нет. Если так, то в путь. Не зря говорено: чего не поищешь, того не сыщешь…

ЦГА ВМФ — предположения…

Стокгольм (в старину у русских Стекольна)… имел жителей 289 000… около 55 % снискивают себе пропитание различными отраслями промышленности или ремеслами… Полиция состоит из 1 полицмейстера, 13 комиссаров и 455 полицейских… В стокгольмскую гавань… вошло из-за границы 1553 судна…

Из Энциклопедического словаря Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона 1901 года

И книги, рассказывающие об «Авроре», и газетные, журнальные статьи ответов на вопросы не дали. Не нашел я в них никаких на этот счет подробностей или дополнительных сведений.

Друзья историки пришли на помощь. Они подсказывают, что надо обязательно обратиться в ЦГА ВМФ, так краткости ради столь сложно именуется Центральный государственный архив Военно-Морского Флота.

Он в Ленинграде. Обрисовывая суть дела, пишу туда, чтобы выяснить, смогут ли помочь. Смогли. Вскорости ответ, и не конвертиком, а в солидной толщины пакете, уже этим внушая, что помощь состоялась. Вскрыл пакет, и точно — обнаружил куда как важные извлечения из хранимых в Ленинграде документов. В них фамилии беглецов, название города, где решились они на это, дата.

Эх, чего уж тут скрывать, вспыхнуло в тот момент будоражащее ощущение, что состоялось открытие новой странички истории легендарного крейсера! Только радость эта быстро поутихла. Не случилось открытия. Вот он, урок всем поспешающим… Понял это, когда перечитывал и сопоставлял присланное с теми сведениями, что содержатся в письме, напечатанном в «Пролетарии».

Существенным вышло расхождение. В газете читаю, что покинуло корабль «более 20 человек». В архивном списке речь идет всего-то лишь о 12 матросах.

Что же дальше предпринять? Никак не хочется уходить от интересного, хотя и донельзя запутанного обстоятельства. Здесь все вроде бы совпадает — сам факт побега, год, когда это случилось, о чем мы чуть далее узнаем. Все, кроме одного, — числа беглецов.

Возникает единственное, пожалуй, возможное решение — выехать в Ленинград, чтобы самому посмотреть материалы в полном их виде, без извлечений и переложений. Вдруг в